Собирался ли Сталин напасть на Гитлера?

Проблема, готовил ли Советский Союз превентивную, или наступательную войну против Германии накануне 22 июня 1941 г., вновь стала актуальной после публикации книг В. Суворова "Ледокол" и "День-М", где он утверждает, что советское нападение на Германию было запланировано на 6 июля 1941 г., причем вне всякой связи с германским планом "Барбаросса".{1} На наш взгляд, как приводимые В. Суворовым так и, особенно, попавшие в поле зрения исследователей уже после публикации названных книг факты позволяют не только согласиться с этим выводом В. Суворова, но и весьма основательно предположить, что сначала Сталин собирался напасть на Гитлера еще летом 1940 г., но этот план был сорван быстрым крахом Франции, подобно тому, как летом 1941 г. подобный план был сорван германским вторжением.

 

Первым по времени в ряду рассматриваемых фактов стоит сообщение бывшего командующего Балтийским флотом В. Ф. Трибуца о том, что "народный комиссар ВМФ Н. Г. Кузнецов в феврале 1940 г. издал специальную директиву, в которой указывал на возможность одновременного выступления против СССР коалиции, возглавляемой Германией и включающей Италию, Венгрию, Финляндию", причем фактическая подготовка Балтфлота в 1940-1941 гг. проходила именно в рамках этих указаний наркома.{2} Данное сообщение заслуживает полного доверия. С одной стороны, оно не было опровергнуто самим Н. Г. Кузнецовым ни в его мемуарах, ни в посмертно опубликованных рукописях.{3} С другой стороны, хотя предвоенные оперативные планы флотов и флотилий после войны были уничтожены, однако они были подробно изложены в составленном в 1946 г. отчете Главного морского штаба по итогам Великой Отечественной войны. Считаем необходимым привести это изложение полностью:

 

"Согласно оперативным планам 1941 г. советским флотам и флотилиям на случай развязывания агрессором войны против СССР ставились следующие задачи:

 

Северный флот

 

1. Уничтожение флота противника при появлении его в Баренцевом и Белом морях.

 

2. Содействие 14-й армии в захвате Петсамо (Печенга).

 

3. Совместная с 14-й армией оборона побережья полуостровов Средний, Рыбачий и Кольский, не допуская высадки десантов противника.

 

4. Не допустить проход судов противника в Белое море.

 

5. Совместная с частями Архангельского военного округа оборона побережья Белого моря.

 

6. Крейсерские операции подводных лодок на морских сообщениях у западного побережья Норвегии и в Скагерраке.

 

Краснознаменный Балтийский флот

 

1. Не допустить морских десантов немцев на побережье Латвийской и Эстонской ССР и на острова Моонзундского архипелага.

 

2. Совместно с ВВС КА нанести поражение германскому флоту при его попытке пройти в Финский залив.

 

3. Не допустить прорыва кораблей противника в Рижский залив.

 

4. Содействовать сухопутным войскам на побережье Финского залива и на полуострове Ханко, обеспечивая их фланги и уничтожая береговую оборону финнов.

 

5. Уничтожить боевой флот Финляндии и Швеции (при выступлении последней против СССР).

 

6. Обеспечить в первые же дни войны переброску двух стрелковых дивизий с северного побережья Эстонской ССР на полуостров Ханко, а также крупного десанта на Аландские острова.

 

7. Прервать морские коммуникации Финляндии и Швеции в Балтийском море и Ботническом заливе.

 

Черноморский флот

 

1. Обеспечить господство нашего флота на Черном море.

 

2. Активными минными постановками и действиями подводных лодок не допустить прохода флота враждебной коалиции в Черное море.

 

3. Не допустить подвоза через Черное море войск и боевого снаряжения в порты Румынии, Болгарии и Турции.

 

4. Не допустить высадку морского десанта на северное побережье Черного моря.

 

5. В случае выступления Румынии уничтожить ее флот и прервать морские коммуникации.

 

6. Не допустить действий кораблей противника против нашего побережья.

 

7. Быть готовым к высадке тактического десанта.

 

8. Блокировать побережье Румынии, включая устья Дуная, и уничтожить или захватить румынский флот.

 

9. Содействовать левому флангу Красной Армии при форсировании р. Дунай и дальнейшему продвижению вдоль побережья Черного моря.

 

10. Обеспечить ПВО главной военно-морской базы и Керченского сектора береговой обороны.

 

Дунайская флотилия

 

1. Не допустить форсирования противником р. Дунай на участке от устья р. Прут до устья Килийского гирла.

 

2. Не допустить прохода военных и др. кораблей на участке Рени-устье Килийского гирла.

 

3. Оказать содействие сухопутным войскам в отражении возможного удара противника с направления Галац.

 

Каспийская флотилия

 

1. Оказать содействие флангу армии на западном и юго-западном побережье Каспийского моря огнем корабельной артиллерии и высадкой тактического десанта.

 

2. Совместно с ВВС КА обеспечить коммуникации между портами на Каспийском море.

 

3. Не допустить высадку десантов противника на западное и восточное побережье Каспийского моря совместно с Красной Армией.

 

4. Выполнить совместно с ВВС КА набеговые операции на базы противника Пехлеви и Наушехр.

 

5. Организовать и обеспечить службу ВНОС и морской сектор ПВО г. Баку.

 

Пинская (Днепровская) флотилия

 

1. Содействие войскам КА при ведении ими наступательных операций: огнем кораблей, переправами и перевозками войск, высадкой тактических десантов, прикрытием флангов войск, упирающихся в реку.

 

2. Борьба с переправами противника.

 

3. Борьба с речными силами противника.

 

4. Обеспечение водных коммуникаций".{4}

 

К этим планам мы еще вернемся. Пока отметим, что в целом по составу вероятных противников они соответствуют планам 1940 г. в изложении В. Ф. Трибуна. Состав враждебной коалиции здесь расширен за счет Румынии, Болгарии, Швеции, Турции и Ирана. Не исключено, что эти страны в 1940 г., еще до оккупации Бессарабии, не рассматривались в качестве потенциальных противников или что Трибуц просто опустил их при перечислении, поскольку, кроме Румынии, все они в конечном итоге по отношению к СССР сохранили нейтралитет. То же, что уже с февраля 1940 г. Балтийский флот вел подготовку к войне именно против германской коалиции, доказывает, что Германия и ее союзники в директиве Н. Г. Кузнецова были названы не одними из вероятных, а единственными возможными противниками. Для февраля 1940 г. такая ориентировка, принятая, безусловно, с санкции высшего политического руководства, поразительна. Ведь в то время Англия и Франция всерьез рассматривали возможность высадки экспедиционного корпуса с помощью Финляндии, что не было тайной для советского руководства и традиционно рассматривалось как одна из главных причин, вынудивших Сталина заключить Московский мир и отказаться от полного поглощения Финляндии.{5} Февральская директива Н. Г. Кузнецова позволяет предположить, что на самом деле главной причиной советского миролюбия стало стремление поскорее освободить связанные финской войной значительные силы Красной Армии в преддверии ожидавшегося вскоре германского наступления на Западе. Если это предположение справедливо, то парадоксальным образом оказывается, что для финской стороны наиболее выгодным было бы следовать линии министра обороны Ю. Ниюккенена и его сторонников, предлагавших не принимать советские условия и продолжать войну в ожидании помощи западных союзников. В случае упорства финнов Сталин, опасаясь, затяжки войны из-за весенней распутицы и нехватки горючего у Красной Армии (в начале мая горючего было лишь на полмесяца войны),{6} вероятно, согласился бы на мир на основе предвоенного предложения об обмене территорий или даже на основе сохранения довоенного статус-кво. В этом случае Финляндия, скорее всего, осталась бы нейтральной при возникновении советско-германской войны в 1941 г.{7}

 

В пользу предположения о том, что мир с Финляндией был продиктован стремлением освободить советские войска для действий против Германии, свидетельствует, на наш взгляд, и судьба содержавшихся в советском плену польских офицеров. 5 марта 1940г., еще до Московского мира, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о расстреле 14,7 тыс. польских офицеров и 11 тыс. гражданских поляков. Эти люди были расстреляны (в количестве около 22 тыс.) в апреле и первой половине мая 1940 г.{8} Нам представляется, что этот расстрел был вызван расчетами Сталина на скорую войну с Германией. Польские офицеры и гражданские лица из числа представителей интеллигенции и имущих классов не питали в своем огромном большинстве симпатий ни к коммунизму, ни к СССР. В случае же войны с Германией Польша становилась союзником, и поляков пришлось бы освободить из плена. В этом случае они наверняка сыграли бы главную роль в формировании новой польской армии, которая была бы фактически неподвластна жесткому советскому контролю. Опыт двух армий Войска Польского, состоявших в значительной мере из советских граждан, связанных с Польшей лишь фамилиями, или польских эмигрантов-коммунистов, показывает, что контролю над польскими военными формированиями Сталин придавал решающее значение в деле обращения Польши в своего сателлита. Единственным способом не допустить польских офицеров в новую польскую армию было уничтожение их до начала советско-германского вооруженного конфликта, что, очевидно, и было сделано советским руководством. Сохранилось косвенное свидетельство того, что решение о расстреле польских офицеров обсуждалось на Политбюро именно в свете возможности формирования антигерманской польской армии, хотя стенограммы заседания не сохранилось (или она до сих пор не рассекречена). По свидетельству С. Л. Берия, ссылающегося на своего отца, Л. П. Берия на этом заседании выступал против расстрела, аргументируя это так: "Война неизбежна. Польский офицерский корпус — потенциальный союзник в борьбе с Гитлером. Так или иначе мы войдем в Польшу, и конечно же, польская армия должна оказаться в будущей войне на нашей стороне".{9} Одним из доказательств в пользу того, что Л. П. Берия действительно был против уничтожения поляков, может служить тот факт, что в тексте предложения НКВД по решению судьбы пленных поляков, которые "все... являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти", в составе тройки, призванной вынести смертные приговоры, фамилия Берия вычеркнута, вероятно, рукой самого наркома и заменена фамилией Кобулова.{10} Вполне возможно, что Л. П. Берия на самом деле видел возможность союза с некоммунистической Польшей, учитывая его послевоенные идеи о воссоединении некоммунистической Германии и предоставлении большей самостоятельности странам Восточной Европы, и потому был против расстрела поляков. Но, вне всякого сомнения, Сталину и подавляющему большинству членов Политбюро нужна была лишь абсолютно послушная коммунистическая Польша после войны, и это предопределило судьбу польских офицеров.

 

17 апреля 1940 г., обобщая опыт финской войны на совещании высшего комсостава, Сталин в целом оценил его положительно — как успешную репетицию будущей большой войны в Европе:

 

"Спрашивается, кого мы победили? Говорят — финнов. Ну, конечно, финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить — не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию... Мы разбили не только финнов — эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа". Советский вождь отметил и серьезные недостатки, нерешенные задачи, например: "Создание культурного, квалифицированного и образованного командного состава. Такого командного состава нет у нас или есть единицы", или: "Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. До последнего времени говорили, что такой-то командир провалился, шляпа, надо в штаб его. Или... случайно попался в штаб человек с жилкой, может командовать, говорят: ему не место в штабе, его на командный пост надо". (Здесь, кстати сказать, получался тришкин кафтан: чтобы ликвидировать острую нехватку полевых командиров, приходилось оголять штабы.) Не удовлетворили Сталина и индивидуальные качества бойцов:

 

"...Требуются для современной войны хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен, а когда человек не знает дела, откуда он может проявить инициативу, и поэтому он плохо дисциплинирован. Таких бойцов новых надо создать, не тех митюх, которые шли в гражданскую. Нам нужен новый боец. Его нужно и можно создать: инициативного, индивидуально развитого, дисциплинированного". Чувствуется, что к рядовым "митюхам" "великий вождь и учитель" особого сочувствия не испытывал и готов был бессчетно жертвовать их жизнями для удовлетворения собственных внешнеполитических амбиций. Однако по поводу сроков, в течение которых возможно устранить недостатки, присущие советским вооруженным силам к началу финской войны, Сталин питал опасные для себя и страны иллюзии: "...Наша современная Красная Армия обстреливалась на полях Финляндии — вот первое ее крещение. Что тут выявилось? То, что наши люди — это новые люди. Несмотря на все их недостатки, очень быстро, в течение каких-либо полутора месяцев, преобразовались, стали другими, и наша армия вышла из этой войны почти что вполне современной армией, но кое-чего еще не хватает. Хвосты остались от старого. Наша армия встала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии. В этом главный плюс того опыта, который мы усвоили на полях Финляндии, дав нашей армии обстреляться хорошо, чтобы учесть этот опыт. Хорошо, что наша армия имела возможность получить этот опыт не у германской авиации, а в Финляндии, с божьей помощью. Но что наша армия уже не та, которая была в ноябре прошлого года, и командный состав другой, и бойцы другие, в этом не может быть никакого сомнения". Оговорка про германскую авиацию доказывает, что именно Германия в тот момент рассматривалась в качестве следующего после Финляндии противника, причем, поскольку на Гитлера планировалось напасть в тот момент, когда основные сухопутные силы будут заняты на Западе, основную угрозу для наступающих частей Красной Армии Сталин действительно должен был видеть в люфтваффе, которое быстро могло бы перебросить самолеты на Восток и бомбово-штурмовыми ударами замедлить продвижение советских войск. А Сталин думал именно о широкомасштабном наступлении, провозгласив в той же речи 17 апреля 1940 г.:

 

"Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьезной артиллерии; армия, которая не имеет серьезной авиации...; армия, которая ведет хорошо партизанские наступления ... не могу я такую армию назвать армией".{10а}

 

То, что вскоре после финской войны планировалось советское наступление на Западе в случае, если Германия увязнет на "линии Мажино", доказывается происшедшими после Московского мира изменениями в дислокации войск. К концу войны на финском фронте было 55 стрелковых дивизий, 4 кавалерийские и мотокавалерийские дивизии, 8 танковых бригад и 3 авиадесантные бригады Красной Армии с 4 тыс. танков и 3 тыс. самолетов. Их них, начиная с апреля, на Запад было переброшено 37 дивизий и 1 танковая бригада, в том числе: в Одесский округ — 2 дивизии, в Киевский особый — 15, включая 2 кавалерийские, в Белорусский (Западный) особый — 20, включая 2 мотокавалерийские, и 1 бригада. Еще одна танковая бригада вернулась в Московский военный округ вместе с 2 дивизиями, по 1 дивизии были переброшены в Сибирь и Закавказье. Остальные соединения, участвовавшие в войне с Финляндией, остались в Ленинградском военном округе или были расформированы. Из числа переброшенных в западные округа около 30 дивизий прибыло до июня 1940 г., остальные 7 или 8 — в июле и августе. А ведь и до переброски соединений с финского театра западные приграничные округа обладали немалыми силами. В Белорусском особом округе было 17 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, подкрепленные 5 танковыми бригадами, в Киевском — 23 стрелковые и 4 кавалерийские дивизии с 6 танковыми бригадами. Одесский округ, предназначавшийся для действий против Румынии, был слабее. Но и здесь имелось 8 стрелковых и 2 кавалерийские дивизии, а также 2 танковые бригады. Всего, таким образом, с учетом 3 стрелковых дивизий и 3 танковых бригад, размещенных в Прибалтике, и войск, переброшенных из Финляндии, Сталин мог к концу июня выставить против Германии до 84 стрелковых и 13 кавалерийских и мотокавалерийских дивизий вместе с 17 танковыми бригадами (по числу танков — 200 и более — каждая такая бригада не уступала германской танковой дивизии).{11} Следует учесть, что в случае вторжения советских войск в Германию и Польшу (в то время выступление Румынии, еще не лишившейся Бессарабии и Сев. Буковины, на германской стороне было невероятным), вермахт в начале июня на Востоке мог противопоставить этим силам только 12 пехотных дивизий, 9 из которых были ландверными и обладали очень ограниченной боеспособностью. В июне здесь была сформирована еще одна пехотная дивизия, но это не меняло общей картины подавляющего советского превосходства.{12}

 

Вероятно, учитывая возможность скорой войны с Германией, срок начала демобилизации 686 тыс. военнослужащих, оказавшихся после войны с Финляндией "излишними" в Красной Армии, штат которой (без ВМФ) с 1 мая установили в 3 200 тыс. человек, был отодвинут до 1 июля.{13} Создавалась и группировка авиации на Западе: сюда перебросили основную часть освободившейся после финского конфликта авиации. Как признавал на совещании высшего комсостава РККА в декабре 1940 г. тогдашний командующий авиацией Ленинградского военного округа А. А. Новиков: "В 1940 г. боевая подготовка частей ВВС ЛВО проходила в несколько своеобразных условиях: до августа месяца все части ВВС округа были заняты выполнением особых заданий и только к августу месяцу возвратились с Украины...".{14} Показательно и то, что, по свидетельству А. М. Василевского, уже в апреле 1940 г. был в основных чертах готов в Генеральном штабе план стратегического развертывания войны Против Германии, коррективы в который пришлось вносить только под влиянием результатов боевых действий Германии на Западе.{15}

 

Материалы так и не завершенного весеннего 1940 г. плана развертывания против Германии не опубликованы. Неизвестно, сохранились ли они вообще. Однако, основываясь на опубликованном варианте стратегического развертывания от 18 сентября 1940 г.{16} и на наших подсчетах распределения сил к лету 1940 г. между западными приграничными округами, можно предположить, что тогда главный удар предполагался на варшавском направлении. План сентября 1940 г. предусматривал основным вариантом нанесение главного удара к югу от Брест-Литовска, но в зависимости от обстановки допускал главный удар северной группировкой советских войск с целью овладения Восточной Пруссией, причем в условиях лирного времени считалось необходимым "иметь разработанными оба варианта".{17} К июню 1940 г. удар по Восточной Пруссии представлялся весьма проблематичным, поскольку в формально независимой Литве тогда была еще слишком слабая группировка советских войск — 1 усиленная стрелковая дивизия с 1 танковой бригадой.{18} Основная же группировка советских войск тогда была в Белоруссии, откуда напрашивался удар на Варшаву. Второй же удар, очевидно, планировался на юго-западном направлении силами Киевского особого военного округа, также располагавшего значительными силачки. Судя по срокам демобилизации тех, кто был призван на финскую войну с 1 июля 1940 г., Сталин планировал начать вторжение на Западе в конце июня или в начале июля, когда, по расчетам, Гитлер, начавший весной наступление против Франции, должен был увязнуть в борьбе с английскими и французскими войсками и ввести в бой все свои резервы. 10 мая 1940 г. Германия начала генеральное наступление на Западе, предварительно уведомив об этом СССР.{19} В тот же день был выпущен указ от 7 мая о введении генеральских званий в Красной Армии, и через несколько дней после начала боевых действий командующим западных приграничных округов — Киевского особого и Западного особого были назначены имевшие большой боевой опыт в Монголии, Испании и Финляндии свежеиспеченные генерал армии Г. К. Жуков и генерал-полковник Д. Г. Павлов, а за несколько дней до этого, 7 мая, наркомом обороны стал командовавший советскими войсками в финской войне маршал С. К. Тимошенко. Сталин, сообщая Жукову о новом назначении, многозначительно заметил: "Теперь у вас есть боевой опыт (успешная наступательная операция на Халхин-Голе. — Б. С.)... Принимайте Киевский округ и свой опыт используйте в подготовке войск". И при этом, уже зная о начале германского наступления на Западе, добавил, что западным союзникам "придется самим расплачиваться за недальновидную политику" отказа от коалиции СССР и "умиротворения" Гитлера за счет агрессии на Восток.{20}

 

По свидетельству бывшего офицера правительственной охраны Г. А. Эгнаташвили (его отец, А. Я. Эгнаташвили, был заместителем начальника охраны Сталина), в ночь с 6 на 7 мая 1940 г. на вечеринке в их квартире Сталин произнес примечательный тост. У хозяйки дома, немки по национальности, дочь от первого брака тогда жила в Америке, и мачеха Г. А. Эгнаташвили очень боялась, что СССР будет воевать с США. Сталин ее успокоил: "Уважаемая Лилия Германовна, не беспокойтесь, не волнуйтесь... — и задумался. — Воевать с Америкой мы не будем". Потом переложил стакан в другую руку и застыл, как сфинкс. Прошла минута, прошла вторая, прошла третья... А он все усы поглаживает. Мы глаз с него не сводим, шелохнуться боимся. И тут он поднял правую руку, погладил усы и отчеканил: "Воевать мы будем с Германией! Англия и Америка будут нашими союзниками! Не беспокойтесь, не волнуйтесь! За ваше здоровье!" — и выпил...".{20а}

 

Характерно, что Жукову фактически было предписано готовить войска к наступлению. Сомневаться в том, что с 12-13 слабыми германскими дивизиями справятся даже советские войска, показавшие в финской войне крайне низкую боеспособность, не приходилось. Но все расчеты спутал Гитлер, который менее чем за три недели разгромил французскую армию и оттеснил англичан к морю. Теперь Красная Армия рисковала в случае вторжения в Польшу и Германию встретиться с основными силами победоносного вермахта, и такое вторжение стадо слишком опасным. Советские генералы, по свидетельству Л. М. Сандалова, с удивлением сокрушались: "Кто бы мог подумать, что немцам потребуется лишь немногим больше двух недель, чтобы разгромить основные силы французской армии?" {21}

 

Нам представляется, что Сталин вряд ли стал бы длительное время выжидать истощения сторон в ходе боевых действий на Западе. Ведь невозможно было заранее предсказать, когда и которая из сторон первой потеряет способность сопротивляться. Судя по разговору с Жуковым, боеспособность вермахта Сталин расценивал все же выше, чем боеспособность союзных армий. Если поражение Германии не несло угрозы СССР, который в этом случае, очевидно, мог бы без труда оккупировать Польшу и другие страны Восточной Европы, то крах Франции грозил остаться с Германией один на один. Так что в интересах Сталина было не медлить с нападением, как только все германские силы втянутся в бои на Западе. Однако "блицкриг" Гитлера во Франции исключил возможность немедленного советского нападения. Советская сторона стала готовиться к войне более основательно.

 

Здесь играло роль не только и, возможно, не столько то обстоятельство, что теперь Красной Армии пришлось бы столкнуться с главными силами вермахта. Еще более важным могло быть то, что после краха Франции перед СССР открывалась соблазнительная перспектива в случае решительной и быстрой победы над Германией оккупировать всю континентальную Европу. Но операция на гораздо большую глубину требовала еще больше сил и средств, более тщательной подготовки. В частности, развернувшееся уже после поражения Франции ускоренное формирование воздушно-десантных корпусов может быть понято именно в свете планов оккупации Западной Европы. Как показали последние недели войны с Японией в 1945 г., воздушно-десантные войска лучше всего использовать тогда, когда противник уже деморализован, находится на грани капитуляции и почти не оказывает активного сопротивления. В случае скорого крушения вермахта в столкновении с Красной Армией свежесформированные воздушно-десантные корпуса легко могли бы высадиться во Франции или даже Испании.

 

В июне 1940 г. было начато формирование механизированных корпусов трехдивизионного состава (в танковые дивизии развертывались существовавшие ранее бригады, формирование же моторизованных дивизий было начато еще в мае), а с июля — новых стрелковых дивизий, предназначенных для западного театра. При создании механизированных корпусов проявился авантюризм и гигантомания, свойственные советскому военному планированию и организации. В условиях острой нехватки средств связи, недостатка опыта эксплуатации техники и организации маршей два советских танковых корпуса, участвовавших в сентябре 1939 г. во вторжении в Польшу, отстали при продвижении даже от кавалерии, хотя почти не встречали сопротивления. Новые механизированные корпуса имели вдвое больше танков по сравнению с прежними танковыми (1031 против 560) и были еще менее управляемы, так как количество средств связи не увеличилось, а уровень подготовки личного состава оказался еще ниже. Одновременно было начато формирование 9, а в феврале 1941 г. — еще 20 корпусов, предназначенных к дислокации в западных приграничных округах, включая Ленинградский. Для этого не хватало ни техники, ни обученных кадров. В результате год спустя, в июне 1941 г., корпуса еще не были полностью укомплектованы, так что сроки их формирования (по крайней мере первых 9) оказались беспрецедентными в мировой военной истории. Но небоеспособность новых механизированных Корпусов стала ясна советскому командованию только после 22 июня 1941 г.{22}

 

Наряду с усилением армии Сталин обеспечил себе новые плацдармы для вторжения в Восточную Европу и Германию. В июне 1940 г. советские войска оккупировали государства Прибалтики, а также румынские Бессарабию и Северную Буковину.

 

Тем самым появился плацдарм в Литве для вторжения в Восточную Пруссию, и Красная Армия продвинулась по направлению к румынским нефтяным источникам. Определенные шаги были предприняты и по отношению к Польше и Чехословакии: не позднее октября 1940 г. Сталин поручил Л. П. Берия провести предварительные мероприятия по подготовке создания польских и чехословацких военных формирований в СССР. 2 ноября нарком внутренних дел доложил о проведенной работе среди оставшихся польских пленных, работе по отбору тех офицеров и солдат, которые готовы были бы воевать против Германии на стороне СССР без какой-либо санкции лондонского правительства В. Сикорского. Отобранной группе "правильно политически мыслящих" офицеров, которым будущая Польша представлялась как "тесно связанная в той или иной форме с Советским Союзом", предлагалось "предоставить возможность переговорить в конспиративной форме со своими единомышленниками в лагерях для военнопленных поляков и отобрать кадровый состав будущей дивизии". После этого польскую дивизию предполагалось формировать "в одном из совхозов на юго-востоке СССР" с созданием при ней Особого отделения НКВД, но в рамках РККА. Также была отобрана и группа чехословацких офицеров из числа военнопленных, изъявивших желание сражаться с Германией "по приказу Бенеша или, как минимум, своего командира полковника Свободы", в связи с чем Л. Свобода был вызван из-за границы органами НКВД.{23}

 

Перед финской войной в РККА уже был опыт таких формирований. Еще 26 октября 1939 г., ровно за месяц до советской провокации в Майнила, К. Е. Ворошилов отдал приказ о формировании: 106-го особого стрелкового корпуса из финского и карельского населения СССР. 23 ноября сформированный корпус был переименован в 1-й горнострелковый, а с началом советско-финской войны сразу же переброшен на фронт и назван 1-м стрелковым корпусом финской народной армии с номинальным подчинением марионеточному правительству О. Куусинена. Первоначально корпус имел 2 дивизии, а с января 1940 г. — 4, причем в значительной степени он был укомплектован русскими и лицами других национальностей, к Финляндии никакого отношения не имевших и финского языка не знавших. Боеспособность корпуса была крайне низкой, к маю 1940 г. он был расформирован, а из части его личного состава сформировали 71-ю особую стрелковую дивизию на случай новой войны с Финляндией.{24}

 

Как видим, формирования, подобные планируемой польской дивизии, создавались незадолго до инициируемого СССР военного конфликта. Сталин предпочитал скрывать существование финского соединения до начала войны, хотя в тех конкретных условиях даже утечка информации о формировании финского корпуса ничего изменить не могла, поскольку превентивный удар Финляндия была не в состоянии нанести и не имела союзников, готовых осуществить такой удар. Случай же с польской дивизией не только прямо нарушал один из секретных протоколов к советско-германскому договору о Дружбе и границе, где речь шла о недопущении польской агитации на своей территории, но и, при условии, что о формировании дивизии стало бы известно германской стороне, мог вызвать ответные военные действия. Поэтому польскую дивизию можно было начать формировать только перед самым началом войны. Осенью 1940 г. время для этого еще не приспело.

 

Между тем Гитлер уже в июле 1940 г. начал перебрасывать на Восток дивизии с Запада и разрабатывать планы войны против СССР. При этом авторы первых и последующих разработок не только не опасались активных наступательных действий Красной Армии, но даже считали их благоприятным фактором для успеха германского вторжения в Россию. Так, в своей разработке от 5 августа 1940 г. генерал Э. Маркс отмечал, что "нам было бы выгодно, чтобы русские вели наступательные действия, но они нам такой услуги не окажут", оговаривая, при этом, однако, опасность советского вторжения в Румынию и налетов авиации на румынский нефтяной район.{25} Германский же план войны против России строился совсем не как превентивный против возможного русского вторжения в Европу, а как направленный на ведение наступательной войны с целью достижения политических целей — расширения германского "жизненного пространства" и ликвидации потенциального союзника Англии и конкурента в разделе Европы. 18 декабря 1940 г. после провала переговоров с Молотовым в Берлине, когда стало ясно, что за присоединение к Тройственному союзу Сталин требует непомерную с германской точки зрения цену: аннексию Финляндии и советскую гегемонию на Балканах и в Турции,{26} Гитлер подписал директиву № 21, санкционирующую план "Барбаросса". В директиве, предназначенной лишь для высших руководителей вермахта, об угрозе превентивной войны со стороны России ничего не говорилось, а лишь указывалось, что "немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию".{27} В директиве же по сосредоточению войск от 31 января 1941 г., с которой уже на первом этапе должен был быть ознакомлен значительно более широкий круг лиц, до первых офицеров генерального штаба в штабах корпусов включительно, тезис о возможности русского нападения присутствовал, хотя и не в очень явной форме. "В случае, если Россия изменит свое нынешнее отношение к Германии, следует в качестве меры предосторожности осуществить широкие подготовительные мероприятия, которые позволили бы нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии".{28}Такая формулировка, на наш взгляд, преследовала пропагандистскую цель убедить офицерский корпус в оправданности предстоящей войны. Никаких признаков подготовки советского нападения на Германию германские военные тогда еще не зафиксировали. После войны на допросе В. Кейтель признал, что германский генштаб располагал данными о начале концентрации советских войск в западных приграничных округах только "с ранней весны 1941 г.".{29}

 

Тот факт, что вермахт готовился к агрессивной наступательной войне против СССР, не означал, что германские военные не принимали предупредительных мер против возможного советского нападения. Например, в стратегической разработке подполковника Лоссберга от 15 сентября 1940 г. рассматривалась возможность советского вторжения в Румынию с использованием авиации, сухопутных и воздушно-десантных войск. Для отражения этой угрозы предлагалось "использовать немецкие "учебные части" и организовать противовоздушную оборону силами румын" и указывалось, что "в подготовке соответствующих оборонительных мер на указанный случай и будет состоять ближайшая задача немецкой военной миссии в Румынии".{30} Также и в распоряжении начальника штаба верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) В. Кейтеля от 3 апреля 1941 г. подтверждалось, что "оборонительные приготовления, предпринимаемые против превентивных мероприятий русских в воздухе и на земле, должны продолжаться в увеличенном объеме и с большей интенсивностью".{31} Ряд мероприятий по отражению возможного советского вторжения, в первую очередь в Румынию, зафиксирован и в дневнике начальника генштаба сухопутных сил Ф. Гальдера,{32} а в расчете времени к операции "Барбаросса" от 1 июня 1941 г. учитывалась возможность того, что после 18 июня, когда намерение наступать уже невозможно будет маскировать, Красная Армия попытается нанести превентивный удар. На этот случай германским войскам предоставлялась свобода действий.{33} В целом же боеспособность советских войск с учетом опыта финской войны оценивалась весьма низко. В выпущенном 15 января 1941 г. бюллетене "Вооруженные Силы СССР", подготовленном начальником отдела "Иностранные армии — Восток" Генштаба подполковником Э. Кинцелем, отмечалось, что "слабость Красной Армии заключается в отсутствии гибкости у командиров всех степеней, в тенденции к схематизму, в недостаточной для современных требований боевой подготовке, в страхе перед ответственностью и в недостатке организации, ощущаемой во всех областях", указывалось на низкий уровень овладения личным составом боевой техникой и слабую тактическую подготовку. При этом считалось, что новые методы боевой подготовки, введенные новым наркомом после финской войны, могут дать заметный успех "по истечении ряда лет, если не десятилетий", в частности потому, что содержащиеся во Временном полевом уставе РККА "тактические принципы, несомненно, слишком высоки для общеобразовательного уровня русского солдата и отнюдь не являются еще общим достоянием широкой массы офицеров".{34}

 

В Красной Армии неудачи финской войны вызвали смену военного руководства и приказ № 120 нового наркома обороны С. К. Тимошенко от 16 мая 1940 г., где провозглашалось: "Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне".{35} Однако критика в основном касалась действий войск до того, как 7 января 1940 г. Северо-Западный фронт против финнов возглавил сам Тимошенко. Уже на совещании высшего руководящего состава РККА в Москве в декабре 1940 г. преобладало мнение, что "какая бы сильная оборона ни была, она всегда будет проломлена, это показывает опыт и на Карельском фронте",{36} ставилась под сомнение справедливость утверждения Г. С. Иссерсона, основанного на опыте германо-польской войны, о том, что "начального периода войны не будет", поскольку сразу начнется вторжение главных сил. Считалось, что по отношению к СССР с его многочисленной армией этот вывод неприменим и что в начальный период войны Красная Армия должна предпринять "операции вторжения для решения целого ряда особых задач".{37} В заключительном выступлении С. К. Тимошенко признавал, что война с белофиннами выявила всю пагубность нашей системы боевой подготовки — проводить занятия на условностях, кабинетным методом", что "на сегодня оперативная подготовка высшего командного состава не достигает требуемой высоты", что "боевая подготовка и сегодня хромает на обе ноги" и "нужно теперь же добиться действительного перелома в одиночной подготовке бойца". Он также подчеркнул "чрезмерную громоздкость" нашего тыла. Однако основной пафос выступления наркома сводился к утверждениям, что "в смысле стратегического творчества опыт войн в Европе, пожалуй, не дает ничего нового" (а ведь это был первый опыт удавшегося блицкрига!) и "германская армия не отважилась атаковать и прорвать линию Мажино", предпочтя обход ее через Бельгию и Голландию, тогда как "Красная Армия, впервые в истории войн, успешно прорвала современную железобетонную полосу, сильно развитую в глубину". Тимошенко считал, что РККА "располагает отличным личным составом и всеми новейшими средствами вооруженной борьбы". Прорыв линии Маннергейма, по его мнению, доказал, что в РККА присутствует "искусное управление, специальная выучка и правильное воспитание войск, сочетаемые с героизмом и отвагой бойцов и командиров", и "должен рассматриваться, главным образом, как акт величайшего героизма и самоотверженности Красной Армии и как итог достижений военной техники и военного искусства в нашей стране".{38} И уже весной 1941 г. инспектирование боевой подготовки показало, по мнению руководства наркомата обороны, что "в целом уровень боевой выучки личного состава возрос".{39} Здесь сказалась особенность советской системы: всякое начинание нового начальства, по крайней мере в докладах подчиненных, должно давать быстрые и эффективные результаты. Великая Отечественная война, когда и в последние годы боев на фронт часто бросалось необученное и даже невооруженное пополнение,{40} развеяла, среди прочих, и миф об успехах боевой подготовки в предвоенный период.

 

5 мая 1941 г. Сталин выступил с программной речью на приеме в Кремле в честь выпускников военных академий. Она во многом перекликалась с его выступлением 17 апреля 1940 г. по итогам войны с Финляндией. Теперь Сталин еще более настойчиво декларировал антигерманскую направленность советской политики: "В кольце против Германии мы играем решающую роль... В 1914-1918 гг. наше участие предопределило поражение Германии... СССР развертывает свои силы... В Европе нет ресурсов, — они у США и у СССР. Эти мировые силы и определяют исход борьбы". Кроме того, вождь Прямо назвал Германию страной, начавшей вторую мировую войну, тогда как осенью 1939 г. советская пропаганда основную вину за развязывание второй мировой войны возлагала на Англию и Францию.{40а} На самом же кремлевском приеме в ответ на тост неизвестного генерал-майора танковых войск за мирную сталинскую внешнюю политику Сталин позволил себе примечательную реплику: "Разрешите внести поправку. Мирная внешняя политика обеспечила мир нашей стране. Мирная политика — дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны, — теперь надо перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная".{40б} Практически эти слова означали, что советский руководитель счел, что Красная Армия преодолела все те недостатки, которые выявила финская война и которые мешали ей стать полностью современной армией. Сталинский тост свидетельствовал, что подготовка к вторжению на Запад вступила в заключительную фазу, когда надо было думать о прямой антигерманской пропаганде в войсках (в вермахте такая пропаганда началась буквально накануне вторжения на советскую территорию).{40в}

 

В ходе проведенных после декабрьского 1940 г. совещания высшего комсостава РККА в январе 1941 г. оперативно-стратегических игр было выявлено, что наступление советских войск на укрепленный район Восточной Пруссии скорее всего окончится неудачей.{41} Поэтому в уточненном плане стратегического развертывания от 11 марта 1941 г. предпочтение окончательно было отдано главному удару на юго-западном направлении, подкрепленному вторжением в Румынию. При этом было отмечено: "Развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям".{42}

 

Советское командование, невольно или умышленно, чтобы оправдать концентрацию собственных войск, преувеличивало силы вермахта. Так, в сентябрьском плане стратегического развертывания 1940 г. силы вермахта оценивались в 205-226 пехотных дивизий (из них до 8 — моторизованных) и в 15-17 танковых дивизий, подкрепленных 10 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов. Из этого числа против СССР Гитлер, по оценке генштаба РККА, должен был бросить до 173 дивизий, включая все танковые и моторизованные, вместе с 12 тыс. самолетов.{43} В мартовском 1941 г. плане стратегического развертывания германские силы оценивались в 225 пехотных, 20 танковых и 15 моторизованных дивизий, 10 тыс. танков и до 15 тыс. самолетов, из которых 9-9,5 тыс. боевых. Из этого числа против СССР ожидали действия 200 дивизий, включая все танковые и моторизованные, и 10 тыс. самолетов.{44 }В сообщении Разведывательного управления Генштаба от 5 мая 1941 г. группировка немецких войск против СССР определялась в 103-107 дивизий, в том числе 12 танковых, 7 моторизованных и 1 кавалерийскую.{45} В действительности к началу мая вермахт имел против СССР только 45 дивизий, в том числе 2 танковые и 1 кавалерийскую.{46} Всего же к 22 июня 1941 г. вермахт имел 209 дивизий (включая 1 парашютную в ВВС) и 3 бригады. На Востоке в этот момент к вторжению изготовились, включая войска в Финляндии и Сев. Норвегии, 126 дивизий, включая 17 танковых, 12 моторизованных, 1 кавалерийскую, 9 охранных (последние имели ограниченную боеспособность) и 3 бригады, что весьма далеко отстояло от советских оценок, даже с учетом переброшенных в июле и августе 27 дивизий 2-го эшелона.{47} В мае 1941 г. на Восток было переброшено 13 пехотных дивизий,{48} но и с их учетом советская разведка завышала общее количество дивизий против СССР вдвое, а число танковых дивизий — в 6 раз. И на основе этих разведданных 15 мая 1941 г. был подготовлен план превентивного удара против Германии. Он предусматривал главный удар Юго-Западным фронтом в направлении Краков, Катовице, где 152 советские дивизии должны были разбить 100 германских. Вспомогательный удар уже после перехода ЮЗФ в наступление планировался Западным фронтом на Варшаву и Демблин и Южным фронтом — в Румынии.{49} На самом деле вермахт ни в тот момент, ни к 22 июня таких сил на юго-западном направлении не имел.

 

Германия всячески маскировала сосредоточение войск на Востоке и никакой дезинформации по преувеличению сил своих войск, сосредоточенных против СССР, в 1941 г. не предпринимала. Единственным исключением была ситуация в Румынии, где немцы опасались советской атаки на территории в Плоешти. По поручению Риббентропа германский посол В. Шуленбург в конце февраля 1941 г. распространил в Москве слухи, что численность немецких войск в Румынии превышает 600 тыс. человек.{49}" Вместе с тем, напрашивается предположение, что советская военная разведка сознательно завышала силы потенциального противника, дабы оправдать наращивание собственных войск на Западе. По мартовскому 1941 г. плану стратегического развертывания для действий на этом театре предназначалось 158 стрелковых, 27 мотострелковых и 53 танковые дивизий и 2 стрелковые бригады. Еще 13 стрелковых и 1 танковая дивизия должны были действовать против Финляндии. Все эти силы подкреплялись 253 авиационными полками.{50} К началу советско-германской войны только в западных приграничных округах Красная Армия имела 12,8 тыс. танков, в том числе 1475 KB и Т-34. Боеготовыми из них считалось 10 540, или 82,5%. Всего же танков было 23,1 тыс., из них боеготовых — 18,7 тыс., или 80,9%. Танков KB и Т-34 выпустили до войны 1864 единицы. Боеготовность танков советское командование сильно завышало с помощью манипуляций с категориями износа. Только после разгрома и уничтожения основной части советских танковых войск в первые недели войны в отчетах стали фигурировать цифры о том, что 73% танков старых конструкций не были в действительности боеготовы и требовали капитального или среднесрочного ремонта.{51} Боевых самолетов в западных приграничных округах насчитывалось не менее 10,1 тыс., из них не менее 7230 — боеготовых.{52} Всего же Красная Армия располагала, по разным оценкам, от 23 до 35 тыс. боевых самолетов.{53} На Востоке этим силам вермахт мог противопоставить 3680 танков, включая сюда и танки двух дивизий резерва ОКВ, переброшенных на фронт только в октябре. Еще 350 танков находились у Роммеля в Сев. Африке.{54} Несколько сот устаревших румынских танков соотношение сил принципиально не меняли. Боевых самолетов на Востоке, включая Сев. Норвегию и Финляндию, люфтваффе имели около 1830, из них 1280 — боеготовых.{55} Германские танки по своим характеристикам примерно соответствовали советским танкам старых конструкций и резко уступали новым — Т-34 и КВ. Германские самолеты-истребители Me-109 превосходили советские истребители старых конструкций. Но таких истребителей на Востоке насчитывалось лишь несколько более 500, поскольку около 1300 самолетов здесь были бомбардировщиками или штурмовиками.{56} Новые же советские самолеты мало в чем уступали "мессершмиттам", а таких самолетов только в западных приграничных округах к началу войны имелось 1540. Всего к 22 июня 1941 г. СССР располагал 3719 самолетами новых конструкций.{57}

 

Как видно, Красная Армия, даже с учетом 37 соединений, выставленных союзниками Германии, далеко превосходила противника по числу дивизий, имея на Западе в перспективе 252 дивизии и 2 бригады, т. е. в 1,4 раза больше, чем вермахт и его союзники. В плане восполнения людских потерь возможности сторон были вообще несопоставимы: население СССР в два с половиной раза превышало население Германии в границах 1939 г. Германская разведка просчиталась в оценке способности Советского Союза мобилизовать свои людские ресурсы, полагая, что потенциальная численность РККА после мобилизации в 11-12 млн. человек вряд ли будет достигнута из-за нехватки в этом случае рабочих рук в народном хозяйстве и неспособности обеспечить такую массу людей командным составом, вооружением и техникой, а также в достаточной степени обучить пополнение.{58} Германские генштабисты недоучли готовность СССР практически прекратить гражданское производство и советские возможности аккумулировать помощь по ленд-лизу для наращивания военного производства, а также безжалостно бросать в бой необученных и невооруженных солдат без достаточного числа командиров.

 

В советском плане превентивного удара от 15 мая 1941 г. присутствовала традиционная фраза о том, что "Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар". В связи с этим предлагалось "упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск.{59} По мнению В. Д. Данилова, написанный А. М. Василевским план превентивного удара по Германии был одобрен Сталиным, и конкретная разработка деталей, названных "планами обороны госграницы", должна была, согласно распоряжениям руководства наркомата обороны, быть закончена к 1 июня 1941 г.{60} Что же, справедливо мнение русского писателя М. А. Алданова, писавшего с иронией, что "наступательных войн в истории никогда не было и не будет: все войны делятся на оборонительные и "превентивные"".{61} Точно так же, по утверждению К. А. Мерецкова, нападение на Финляндию в 1939 г. готовилось как "контрудар" в рамках плана прикрытия госграницы,{62} хотя никто, конечно, не предполагал, что Финляндия отважится первой напасть на СССР. Сходным образом И. С. Конев, командовавший 19-й армией, выдвигавшейся с середины июня 1941 г. с Северного Кавказа на Украину, сообщает, что еще в январе 1941 г., в связи с назначением на Северный Кавказ с последующей запланированной переброской к западной границе, Тимошенко сказал ему: "Мы рассчитываем на вас. Будете представлять ударную группировку войск в случае необходимости нанесения удара". В начале же июня нарком, ставя задачу командующему 19-й армии, говорил уже о контрударе: "Армия должна быть в полной боевой готовности, и в случае наступления немцев на юго-западном театре военных действий, на Киев, нанести фланговый удар и загнать немцев в Припятские болота".{63} Как мы помним, и оперативные планы флотов 1941 г. содержали стандартную оговорку об ответных действиях в случае нападения Германии, предусматривая при этом наиболее активные действия флота против Румынии.

 

В действительности советское руководство в 1941 г. германского нападения не ожидало и к обороне не готовилось. Перед началом войны оборона рассматривалась и отрабатывалась в масштабах не больших, чем оборона одной армии, но никак не фронта. В оперативно-стратегических играх января 1941 г. нападение Германии и бои по его отражению излагались лишь во вводных данных, отрабатывались же только наступательные операции советских войск.{64} Ни один из вариантов предвоенного стратегического развертывания Красной Армии на Западе не содержал каких-либо планов оборонительных операций на случай, если Германия ударит первой. Поэтому-то после германского вторжения 22 июня 1941 г. были сразу же предприняты контрудары в рамках спланированных до войны наступательных операций, а последующие оборонительные действия Красной Армии, ввиду отсутствия предвоенных оборонительных планов, строились как импровизация.

 

Немецкая сторона если и рассматривала планируемую войну против Советского Союза как превентивную, то только в самом широком смысле слова, как действия, направленные на предотвращение возможных будущих наступательных действий потенциального противника. В этих терминах "превентивной" может считаться любая агрессия. Бывший начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта (ОКВ) А. Йодль на допросе 17 июня 1945 г. показал: "...Существовало политическое мнение, что положение усложнится в том случае, если Россия первой нападет на нас. А поскольку раньше или позже, но война с нею неизбежна, нам лучше самим выбрать время для нападения".{64а}

 

Как известно, подготовку войны против России Гитлер маскировал планами предстоящего будто бы летом 1941 г. вторжения в Англию. Беда в том, что по условиям погоды такое вторжение было возможно в широкий промежуток времени — с мая по октябрь и требовало гораздо меньше войск — 45-50 дивизий, чем выполнение плана "Барбаросса".{65} Так что сосредоточение войск на Востоке само по себе не могло помешать высадке на Британских островах. Лишь после войны стало общеизвестным, что германское вторжение в Англию было неосуществимым ни в 1940, ни в 1941 гг., из-за проигрыша люфтваффе "битвы за Британию", слабости германского военного флота и нехватки тоннажа для подобной широкомасштабной десантной операции. Однако летом 1941 г. такой уверенности не могло быть ни в Великобритании, ни в СССР. Другое дело, что в случае высадки в Англии туда должны были бы отправиться почти все германские танковые и моторизованные дивизии. Однако переброску всех моторизованных и почти всех танковых дивизий на Восток Гитлер начал лишь после 10 июня и завершил буквально накануне вторжения. Чтобы замаскировать переброску последнего эшелона войск, была осуществлена акция с появлением в "Фёлькише Беобахтер" 13 июня 1941 г. статьи И. Геббельса "Крит — как пример" с прямым намеком на скорое вторжение в Англию. В ночь с 12 на 13 номер был конфискован военной цензурой, но с таким расчетом, чтобы часть тиража успела распространиться в Берлине и достичь иностранных посольств. 14 июня Геббельс с удовлетворением констатировал мнение английских и мировых средств массовой информации о том, что "наше развертывание против России — чистый блеф, с помощью которого мы рассчитываем замаскировать подготовку к вторжению в Великобританию". Как реакцию на этот инцидент он расценил и известное заявление ТАСС, переданное вечером 13 июня, отметив, что "русские, кажется, еще ни о чем не подозревают".{66} Германская реакция на заявление ТАСС, вернее, отсутствие какой-либо официальной реакции, была продолжением прежней игры. Дело в том, что в случае, если бы германское сосредоточение на Востоке было лишь прикрытием грядущей высадки на Британские острова, то германская реакция на заявление ТАСС была бы точно такой же: молчание, чтобы создать у британской стороны убеждение, что действительное германское намерение — это вторжение в Россию. Очевидно, Сталин так первоначально и расценил все эти события и мер по повышению готовности войск не принял, продолжая подготовку к собственному вторжению в Польшу, Германию и Румынию. Возможно, инцидент с публикацией статьи Геббельса убедил советского лидера в том, что вермахт уже начал непосредственную подготовку к вторжению в Англию, и в ближайшие недели основные ударные силы германской армии будут перебрасываться к побережью Ла-Манша, что создаст благоприятные условия для советского нападения.

 

Слабым местом Красной Армии оставалась обеспеченность горючим. Так, на 1 мая 1941 г. РККА была обеспечена горючим следующим образом: бензином Б-78 — на 10 дней войны, Б-70 — на 3 месяца 19 дней, Б-74 — на 1 месяц 8 дней, автобензином — на 1 месяц 14 дней и дизельным топливом — на 24 дня боевых действий.{67} Но следует учитывать, что и германская армия перед вторжением в СССР испытывала определенный дефицит топлива. Если с авиационным бензином, благодаря производству синтетического горючего, дело обстояло более или менее благополучно, то с автобензином и дизельным топливом уже в июле предусматривался 10%-ный дефицит, а в августе армия вторжения должна была снабжаться в значительной мере за счет прямых доставок из Румынии. Осенью же запасы горючего у немцев должны были истощиться, составив по авиабензину лишь 50% потребности, по автобензину — 25% и по дизельному топливу — 50% потребности.{68} Германское руководство надеялось на скоротечность русской кампании, поставки из Румынии и, в меньшей степени, на трофеи. Более острый дефицит авиабензина в Красной Армии объяснялся как недостаток собственных мощностей и американским эмбарго, введенным после финской войны, так и тем фактом, что советский парк военных Самолетов многократно превосходил германский. Несомненно, советское руководство, как и германское, рассчитывало на быстрое успешное вторжение, надеялось к его началу пополнить запасы горючего в западных приграничных округах за счет других районов страны и гражданского сектора и предполагало использовать румынские месторождения и мощности, а также трофеи в Польше и Германии. В случае же затягивания войны расчет был на поставки из Великобритании и США.

 

Возможный крах Англии в случае возможного германского вторжения резко ухудшил бы геостратегическое положение СССР, позволив Гитлеру бросить на Восток всю авиацию и дивизии, оставленные на Западе, а также осложнив получение жизненно важных для ведения войны поставок из США и Канады. Так что угроза, что Англия в любой момент может рухнуть, как перед этим Франция, заставляла Сталина спешить. Во второй половине мая начался призыв 800 тыс. запасных в приграничных западных округах, а с начала июня — переброска туда из внутренних округов 4-х армий и одного стрелкового корпуса резерва Главного командования.{69} 4 июня Политбюро приняло решение о формировании к 1 июля в составе Красной Армии 238-й стрелковой дивизии Средне-Азиатского военного округа, "укомплектованной личным составом польской национальности и знающими польский язык" общей численностью в 10 298 человек. Очевидно, несмотря на всю конспиративную работу, проведенную НКВД и уцелевшими польскими офицерами из числа избежавших Катыни "стукачей" и "правильно политически мыслящих", достаточного количества добровольцев из числа пленных поляков для дивизии не набралось, и поэтому дивизию решено было сформировать путем переукомплектования не только поляками, но и "лицами, знающими польский язык, состоящими на службе в частях Красной Армии".{70} Это также делало дивизию вполне "благонадежной". На практике, как это позднее имело место с двумя армиями Войска Польского, а ранее — с финским корпусом, речь, скорее всего, шла об укомплектовании 238-й дивизии красноармейцами с "польскими" фамилиями, даже не знавшими польского языка. В связи с началом войны эта дивизия была сформирована только в сентябре и уже не из поляков, а из казахского и русскоязычного населения Казахстана. "Польский след" остался лишь в фамилии начальника штаба дивизии — полковника В. Л. Михликовского, назначенного на этот пост еще до начала воины.{71}

 

Решение о формировании польской дивизии к 1 июля указывает на то, что советское руководство действовало по "финскому варианту". Тогда финское соединение начали формировать за месяц до начала войны. Теперь, очевидно, Сталин решил, что пришло время для вторжения в Польшу. Никакими другими целями объяснить формирование польской дивизии не представляется возможным. Такую дивизию формировать было труднее, чем обычную стрелковую дивизию (польские уставы, форма, обучение польскому языку), само ее существование в мирное время представляло немалый риск: узнай о польском соединении германская разведка, это могло подтолкнуть Гитлера на войну против СССР, так как явно показало бы агрессивные намерения Сталина. Утаить существование польской дивизии, в которую свозили "лиц, знающих польский язык " со всей Красной Армии и куда могли попасть и не вполне надежные (в том числе я как потенциальные германские агенты) поляки, было довольно трудно, особенно если речь шла о длительном периоде времени, скажем, до весны 1942 г. — до этого момента, по сообщению некоторых мемуаристов Сталин будто бы рассчитывал оттянуть неизбежное столкновение с Германией.{72} Кроме того, на моральном духе тех поляков, которым суждено было бы попасть в дивизию, негативно сказался бы факт длительного пребывания в Красной Армии, если бы СССР при этом все еще оставался "невоюющим союзником" Германии. В случае, если бы Советский Союз первым на Германию нападать не собирался, а только опасался германского нападения, наиболее благоприятным временем для формирования в Красной Армии польского соединения был бы сам момент германского вторжения. Для поляков сразу исчезли бы многие сомнения и двусмысленность их положения в СССР. Времени же для формирования дивизии вполне бы хватило. Ведь даже по весьма оптимистическим вводным оперативно-стратегических игр января 1941 г. в случае германской агрессии первые две недели войны бои шли на советской территории, и лишь потом Красная Армия вступала в Польшу.{73}

 

В тот же день, 4 июня, когда состоялось решение Политбюро о польской дивизии, происходило заседание Главного военного совета под председательством члена Политбюро А. А. Жданова и на нем обсуждался проект директивы Главного управления политической пропаганды РККА о подготовке личного состава к ведению "наступательной и всесокрушающей войны". Проект был направлен на доработку и утвержден 20 июня.{74} В этой директиве, уже через два дня потерявшей смысл, в частности, говорилось: "О войнах справедливых и несправедливых иногда даётся такое толкование: если страна первая напала на другую и ведет наступательную войну, то эта война считается несправедливой, и наоборот, если страна подверглась нападению и только обороняется, то такая война якобы должна считаться справедливой. Из этого делается вывод, что якобы Красная Армия будет вести только оборонительную войну, забывая ту истину, что всякая война, которую будет вести Советский Союз, будет войной справедливой".{75}

 

Советские военные и политические руководители сверх всякой меры переоценивали боеспособность собственных вооруженных сил и недооценивали решительность намерений Гитлера и качественную мощь вермахта. Г. К. Жуков вспоминал свои чувства, когда, будучи командующим Киевским особым военным округом, присутствовал на совещании высшего комсостава в декабре 1940 г.: "Мы предвидели, что война с Германией может быть тяжелой и длительной, но вместе с тем считали, что страна наша уже имеет все необходимое для продолжительной войны и борьбы до полной победы. Тогда мы не думали, что нашим вооруженным силам придется так неудачно вступить в войну, в первых же сражениях потерпеть тяжелое поражение и вынужденно отходить в глубь страны". А уже после того, как он стал с конца января 1941 г. начальником Генерального штаба, состоялся следующий разговор со Сталиным: "Помню, как однажды в ответ на мой доклад о том, что немцы усилили свою воздушную, агентурную и наземную разведки, И. В. Сталин сказал:

 

— Они боятся нас. По секрету скажу Вам, наш посол имел серьезный разговор лично с Гитлером, и тот ему конфиденциально сообщил:

 

"Не волнуйтесь, пожалуйста, когда будете получать сведения о концентрации наших войск в Польше. Наши войска будут проходить большую переподготовку для особо важных задач на Западе"".{75а} Вероятно, разговор посла В. Г. Деканозова с германским фюрером состоялся еще в декабре 1940 г., сразу после его назначения на этот пост. Реакция Сталина на сообщение Гитлера показывает, что он не только не боялся Германии, но и считал, что сами немцы должны бояться СССР.

 

Началось выдвижение к границе и дивизий западных приграничных округов. План превентивного удара от 15 мая 1941 г. предусматривал их сосредоточение в 20-80 км от границы, начиная с 1 июня.{76 }А с середины июня также и 32 дивизии резерва этих округов получили приказ к 1 июля занять позиции на том же расстоянии от границ.{77} Не исключено, что события, связанные со статьей Геббельса и Заявлением ТАСС, побудили советское руководство ускорить сосредоточение войск. К 10 июля армии и корпус РГК должны были выдвинуться на рубеж Днепра и Западной Двины.{78} Советское командование имело абсолютно несоответствующее реальности и крайне преувеличенное представление о боеспособности соединений Красной Армии и их воз-можностях к быстрому развертыванию по штатам военного времени. Мобилизационный план 1941 г., носивший зловещее название "Гроза",{79} предусматривал, что войска первого эшелона на Западе, включавшие 114 дивизий, и укрепрайоны первой линии, а также 85% войск ПВО, воздушно-десантные войска, более 75% ВВС и 34 полка РГК должны были завершить отмобилизование в течение 2-6 часов с момента объявления мобилизации за счет призыва приписного состава и использования автотранспорта из близлежащих районов. 58 дивизий второго эшелона завершали отмобилизование на 2-3 сутки. Еще 60 дивизий должны были стать полностью боеготовыми на 4-5 сутки мобилизации, а оставшаяся 71-я дивизия — на 6-10 сутки. Отмобилизование ВВС должно было завершиться на 3-4 сутки, причем все боевые части и обслуживающие их тыловые подразделения приводились в боевую готовность уже через 2-4 часа, а первый эшелон войск ПВО — уже через 2 часа.{80} Абсурдность этих сроков доказала лишь война, когда призывники из недавно присоединенных территорий разбегались или переходили на сторону противника, транспорта катастрофически не хватало, а самолеты уничтожались на аэродромах, не успев подняться в воздух.

 

К границе, на полевые аэродромы, согласно плану от 15 мая, скрытно подтягивалась и авиация, причем с середины июня из восточной части страны на Запад начали перебазироваться несколько авиадивизий.{81} Однако боеготовность и боеспособность советской авиации оказалась значительно ниже, чем предусматривалось планами. Бывший командующий Западным особым военным округом Д. Г. Павлов на следствии признавал: "Допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятий на случай нашего наступления, но никак не обороны". На суде же он уточнил, что виновен лишь в том, что "физически не мог" проверить правильность доклада подчиненных о рассредоточении авиации.{82}

 

Никаких оборонительных мероприятий на границах Красная Армия не проводила и даже не имела планов их проведения. Вермахт же вплоть до 22 июня не рассчитывал на широкомасштабный превентивный удар со стороны русских. Правда, в июне от одного из агентов в Москве поступило донесение, что план такого удара обсуждался в Кремле и был отклонен.{83} Трудно сказать, была ли это сознательная советская дезинформация или агент просто передал какие-то дошедшие до него слухи, не вполне соответствовавшие истине. Не исключено также, что планы стратегического развертывания против Германии и нанесения ей упреждающего удара так и не были подписаны руководителями советских вооруженных сил именно по соображениям секретности. Ведь даже если подобный неподписанный документ попадет в руки вражескому агенту, тот не сможет с уверенностью заключить, действительно ли это план, имеющий директивную силу, или только один из ряда возможных, предварительно рассматриваемых вариантов. Вполне вероятно, что немецкий агент из того обстоятельства, что подписей высших руководителей на майском плане вторжения в Германию и Польшу не было, сделал ошибочный вывод, что данный план был в конце концов отклонен советским военно-политическим руководством, т. е. самим Сталиным.

 

На самом деле мероприятия, фактически осуществленные в рамках плана от 15 мая, а также формирование к 1 июля польской дивизии однозначно доказывают, что план превентивного удара начал осуществляться, а вторжение намечалось на начало июля. Мобилизационные же действия, вследствие занижения реальных сроков мобилизации, еще не начали осуществляться, за исключением призыва 800 тыс. запасных. Германское командование, вероятно, не расценивало донесение агента как сигнал опасности и во всяком случае коррективы в свои планы не внесло. Еще в разработке Лоссберга самым неблагоприятным вариантом действий Красной Армии с точки зрения вермахта признавался тот, когда советские войска будут стремиться сначала "принять удар немецких войск малыми силами, а главную свою группировку сконцентрировать в глубоком тылу". Однако такое развитие событий считалось маловероятным.{84} Между тем в свое время именно такой вариант действий для Красной Армии предлагал Л. Д. Троцкий в свою бытность председателем Реввоенсовета и наркомвоенмором.{85} Однако Сталин имел весьма амбициозные планы и об обороне не думал. Лишь 21 июня, когда признаки готовившегося вторжения стали явными, а германская сторона отклонила предложение о приезде В. М. Молотова в Берлин (Сталин рассчитывал переговорами выиграть время для завершения собственного развертывания), последовала директива о приведении войск на Западе в боевую готовность. Но было уже поздно.{86}

 

Причины, по которым разработанные стратегические планы плохо практически доводились до войск и реально не отрабатывались в системе боевой подготовки, хорошо показал в своих воспоминаниях тогдашний нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов: "Деловые связи с Наркоматом обороны в бытность Ворошилова (и с ним) у меня были прежде всего по линии оперативных планов войск. Когда в Европе вспыхнула мировая война, Главный морской штаб и я более активно пытались выяснить, каковы наши задачи на случай войны. Сейчас я с ответственностью могу утверждать, что серьезно проработанных планов тогда не было. Были планы развертывания войск, засекреченные до такой степени, что реально в жизнь не вводились. Флоты мы всячески готовили к войне, но данные приготовления не нацеливали на конкретные задачи, а без них это еще не подготовка.

 

Научить корабли (и войска. — Б. С. ) драться безотносительно к противнику — это важно, но далеко еще не все. Конкретные директивы Наркомата обороны вышли в феврале 1941 г. Но уже в это время наша политика связывала по рукам и ногам нашу стратегию, и боязнь показать Гитлеру, что мы готовимся против него, не позволила по-настоящему готовиться к войне. Все усилия и огромные средства, затраченные на подготовку армии и флота, пошли прахом, поскольку оперативно стратегические вопросы не получили нужного разрешения со стороны высшего политического и военного руководства. В чем были развязаны наши руки, так это в том, чтобы готовиться к нападению и не оказаться застигнутыми врасплох ".{86а}

 

Кузнецов приводит примеры осуществленных советских агрессий, когда соответствующие планы вовремя все равно не были доведены до войск и флота: "Как могло произойти, что наступление наших войск на Польшу и переход границы после нападения немцев на Польшу в сентябре 1939 г. произошли даже без извещения меня об этом, хотя Пинская флотилия должна была участвовать в этой операции? Я с возмущением заявил об этом Молотову, сказав, что если мне не доверяют, то что я не могу быть на этой должности. Он в ответ предложил мне читать сообщения ТАСС, которые приказал посылать мне с этого дня...

 

Впервые я удивился отсутствию указаний из центра еще будучи командующим Тихоокеанским флотом в 1938 г. во время хасанских событий, которые могли перерасти в более крупную авантюру со стороны японцев и потребовать более подготовленных и организованных действий с нашей стороны. Тогда мне было просто непонятно, чем это объяснить.

 

Неосведомленность о действиях на Западной Украине и в Западной Белоруссии, когда меня совсем не поставили в известность, уже беспокоила, но, к сожалению, даже после моего решительного протеста по этому вопросу положение не изменилось... Еще больше меня поразили методы подготовки и "планирование" наступления на финском фронте в зиму 1939/40 гг. — результаты служат подтверждением этого.

 

Закончилась война с Финляндией, и, казалось, были вскрыты крупные недостатки в системе подготовки, принимались меры по их исправлению... Но совсем не изменилась обстановка в руководстве всеми вооруженными силами и страной в военном отношении.

 

Освобождение Бессарабии летом 1940 г. происходило также без какого-либо планирования, подготовки и согласованности всех вооруженных сил. Вспоминаю, как уже в последний момент мне было сказано, что через несколько дней последуют определённые действия на суше против Румынии, и Черноморскому флоту надлежит быть готовым выступитъ в случае серьезного сопротивления. Мне ничего не оставалось, как, быстро дав указания, самому выехать в Севастополь и лично обсудить все с комфлотом, а потом выйти на эсминце в Одессу для личной связи с находившимися там Тимошенко и другими армейскими начальниками".{86б} Адмирал сделал неутешительный, но верный вывод: "Наличие огромных армий, богатой и многочисленной техники, прекрасных солдат и командиров (насчет "прекрасных" можно поспорить. — Б. С.) разбилось об отсутствие четкого руководства, своевременных приказаний и согласованных действий между армией, авиацией и флотом. Это, как известно, стоило огромных лишних потерь и, нужно прямо сказать, поставило страну в известный период в критическое положение".{86в}

 

Соображения секретности в СССР превалировали над практическими интересами военного планирования и подготовки войск. В результате немцы так и не узнали о планах советского нападения на Германию, но зато Красная Армия оказалась плохо подготовленной не только к столкновению с вермахтом, но и к куда менее крупным конфликтам в Польше и Финляндии. Что же касается оккупации Бессарабии, отсутствие планов проведения соответствующей операции, вероятно, объясняется тем, что по сути это была ускоренная импровизация, поскольку первоначально планировалось широкомасштабное вторжение в Польшу и Германию, а вовсе не захват Прибалтики и Бессарабии. Такого рода стиль планирования и подготовки крупномасштабных боевых действий, как мы видели, укоренился в СССР в течение нескольких предвоенных лет. Как свидетельствует тот же Н. Г. Кузнецов: "Была кинокартина "Если завтра война", которую Сталин любил смотреть и показывать заграничным гостям даже после войны. Но, как показал опыт, поставить кинокартину — это одно, а на деле подготовиться к тому, чтобы "ни одного вершка своей земли не отдать никому", — это другое и значительно более трудное и кропотливое дело".{86г} Он также утверждает, что "Генштаб, сам связанный по рукам и ногам, не имел возможности распорядиться без Сталина своими армейскими делами..."{86д} Следовательно, совершенно невероятно, чтобы высшие офицеры Генштаба могли разрабатывать без сталинской санкции план упреждающего удара против Германии. Нарком же флота, скорее всего, даже не был поставлен в известность о подготовке нападения на Германию.

 

Имеющиеся данные позволяют определить наиболее вероятное время начала планировавшегося советского вторжения К 1 июля все советские дивизии первого эшелона должны были сосредоточиться на расстоянии от 1— до 4-суточных переходов от границы, а авиация — перебазирована на полевые аэродромы. Не позднее 5 июля все эти дивизии могли выйти на саму границу. 6 июля - воскресенье, наиболее подходящий день для внезапного нападения. Гитлер напал на Югославию и СССР как раз в этот день недели — 6 апреля и 22 июня 1941 г. К 6 июля можно было перебросить к западным границам и свежесформированную польскую дивизию из Казахстана, хотя эта дивизия, очевидно, предназначалась для второго эшелона и имела скорее политическое, чем военное значение. Дивизии второго эшелона могли прибыть к месту боев в середине или второй половине июля, подобно тому как германские дивизии второго эшелона постепенно вводились в бой в течение двух месяцев после 22 июня. Поэтому дата 6 июля 1941 г., впервые названная В. Суворовым как предполагаемое время начала советского вторжения, может иметь под собой реальные основания.

 

Предполагаемой дате советского вторжения — 6 июля 1941 г. не противоречит и тот факт, что только 19 июня 1941 г. была отдана директива наркомата обороны о перекраске самолетов в летний маскировочный цвет. Это трудоемкое и масштабное мероприятие требовало около месяца времени. Оно должно было завершиться к 20 июля окраской самолетов и маскировкой взлетно-посадочных полос, а к 30 июля — всех аэродромных сооружений. Скрыть это от разведки противника было практически невозможно, равно как и попытаться представить его как дезинформацию, предназначенную для вероятного противника. Просто так тратить огромные силы средства не стали бы, чтобы покрасить весь авиапарк Красной Армии в летний маскировочный цвет (зимой — в зимний). Это могло означать только, что советская сторона этим летом собирается начать полномасштабные боевые действия. А если Сталин рассчитывал на внезапность, то давать Гитлеру предупреждение задолго до его начала было никак нельзя. Поэтому приходилось мириться с тем, что часть советских самолетов будет спешно перекрашиваться уже после начала войны. А с 1 июля промышленность должна была выпускать самолеты уже только с летней маскировочной окраской.{86е}

 

На наш взгляд, в действительности существовала альтернативная возможность, что советское нападение последует ранее германского. Для этого было бы достаточно, чтобы антигерманский переворот в Белграде произошел не 27 марта 1941 г., а, скажем, в первой декаде апреля, уже после начала вермахтом операции "Марита" — вторжение в Грецию из Болгарии, первоначально намеченного на 1 апреля.{87} В этом случае Германии пришлось бы спешно создавать новую группировку войск против Югославии, югославская армия успела бы завершить развертывание, и Балканская кампания могла затянуться. В результате Германия не успела бы завершить развертывание на Востоке и вынуждена была отложить вторжение в СССР хотя бы на 3 недели. Тогда бы сталинский удар оказался первым. Но ход и исход войны, по нашему убеждению, это обстоятельство не могло изменить. Отметим, что в связи с событиями на Балканах один из тогдашних руководителей советской разведки П. А. Судоплатов сообщает: "Мне приходится признать, что мы не ожидали такого тотального и столь быстрого поражения Югославии. Во время всех этих событий 18 апреля 1941 г. я подписал специальную директиву, в которой всем нашим резидентурам в Европе предписывалось всемерно активизировать работу агентурной сети и линии связи, приведя их в соответствие с условиями военного времени". Судоплатов также подтверждает, что в мае и июне 1941 г. с Л. Свободой "начали обсуждать план формирования чешских частей, чтобы затем выбросить их в немецкий тыл для ведения партизанских операций в Чехословакии".{87а} Заметим, что для партизанских действий целые части по воздуху не забрасывают, зато для похода в третьем эшелоне освобождающей Чехословакию Красной Армии (как это и произошло в дальнейшем) легион Свободы мог очень пригодиться.

 

Практически предусмотренный предвоенным планом вариант удара на юго-западном направлении попытались осуществить в ходе танкового сражения в районе Луцк-Дубно, когда советские войска, имевшие почти шестикратное количественное и абсолютное качественное превосходство в танках и значительный перевес в авиации и личном составе, за неделю были полностью разгромлены, безвозвратно потеряв почти две трети бронетехники.{88} Дело было в низком уровне боевой подготовки и руководства советских войск. Вплоть до конца 1942 г. механики-водители получали практику вождения от 5 до 10 моточасов, тогда как для уверенного вождения танка требовалось 25, но для такой практики вождения не хватало горючего.{89} Налет часов у советских летчиков перед войной был крайне мал — от 4 до 15,5 часов за первые 3 месяца 1941 г., а самолеты новых типов слабо освоены.{90} В результате, из-за недостатка горючего и опыта, вплоть до лета 1943 г. советская авиация барражировала над полем боя не на максимально возможных, а на наиболее экономичных скоростях.{91} В результате вплоть до конца советская авиация редко углублялась далее, чем на 30 км от линии фронта и не вызывала особых опасений со стороны немцев. Также вплоть до конца войны сохранялась шаблонность в наступлении.{92 }Не слишком эффективно действовала и советская артиллерия. В последние годы войны Красной Армии для прорыва обороны противника приходилось создавать плотность артиллерии и минометов порядка 300 стволов на 1 км фронта,{93} тогда как вермахт, например, достиг оперативного прорыва на участке Воронежского фронта в июле 1943 г. при плотности артиллерии на участке прорыва в 22 орудия и миномета на 1 км фронта.{94} И в конце войны Советские войска не были вполне готовы к ведению боевых действий. Характерна дневниковая запись командующего 4-м Украинским фронтом А. И. Еременко от 4 апреля 1945 г.: "Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены к наступательным действиям, на 4-м Украинском фронте своевременно не занимались этим решающим успех дела вопросом".{95}

 

Если бы Сталину удалось в 1941 г. ударить первым или оттянуть начало войны до 1942 г., это не спасло бы Красную Армию от поражений. Увеличение числа танков и самолетов потребовало бы больше летчиков и танкистов, которых все равно не успели бы должным образом подготовить, а также больше горючего, что значительно усилило бы его дефицит. В то же время, и в случае советского нападения война очень быстро перекинулась бы на советскую территорию и большинством населения все равно воспринималась бы как Отечественная и справедливая. Исход же войны, причем примерно в те же сроки, как и в действительности, решило бы превосходство СССР в людских резервах и территории, способность тоталитарной системы сохраняться в критических условиях и помощь западных союзников, чьи поставки имели решающее значение в снабжении Советского Союза горючим, алюминием, медью, средствами связи, промышленным и транспортным оборудованием и многим другим.{96} Германская сторона недооценила способность советской промышленности и вооруженных сил аккумулировать западную помощь. Англии же и США, питавшим к коммунизму не больше симпатий, чем к национал-социализму, приходилось помогать Сталину, а не Гитлеру, поскольку германский военный и экономический потенциал был больше советского, и победа Гитлера, неизбежная при столкновении СССР и Германии один на один, таила для них гораздо большую опасность, чем победа зависимой от импорта передовых технологий России. Так что начиная войну с Гитлером, Сталин фактически приближал момент получения столь необходимой помощи союзников. Советская же, а как показывают бои в Чечне, и наследовавшая ей российская армия, в силу коренных внутренних пороков, к войне никогда не была готова должным образом и победу могла покупать лишь большой кровью и никак не в результате блицкрига.

 

Советская сторона раньше вермахта начала развертывание на Западе — с апреля 1940 г. (по сравнению с июлем), но завершить его планировала немного позже — в начале июля 1941 г. (по сравнению с 22 июня). Здесь сыграло роль то, что Сталин развертывал гораздо больше соединений, чем Гитлер, перебрасывал их на более значительные расстояния и по менее развитой сети дорог. Опоздание же в начале германского развертывания на Востоке было вызвано кампанией во Франции, а в 1941 г. — югославским переворотом, потребовавшим широкомасштабного вторжения на Балканы. Случайное сочетание и взаимодействие этих факторов привело к тому, что германское нападение состоялось, а советское запоздало. Отсутствие же в наших руках документов с точной датой планируемого советского вторжения не может быть аргументом в пользу того, что оно не должно было произойти в ближайшее время. Ведь никто не сомневается, что осенью 1939 г. СССР напал на Финляндию, однако до сих пор не найдены и, может быть, не существуют в природе документы с указанием 26 ноября 1939 г. как предполагаемой заранее даты провокации в Майнила и 30 ноября как даты запланированного советского вторжения. Последний предвоенный Приказ военного совета Ленинградского округа от 22 ноября 1939 г. о переходе границы уже ставил соединениям конкретные боевые задачи, но и в нем оговаривалось, что о дне перехода границы будет сообщено дополнительно.{97} К тому времени почти все войска округа уже осели непосредственно на советско-финляндской границе, поскольку финского превентивного удара не опасались, а на внезапность собственного вторжения не рассчитывали. В случае же с Германией не только существовала угроза упреждающего удара вермахта, но и был расчет на внезапность советского вторжения. Поэтому до последнего момента дивизии должны были находиться на некотором расстоянии от западных границ. Вероятно, дата 22 ноября 1939 г. была аналогична 1 июля 1941 г., отражая один и тот же этап в подготовке вторжения. Тогда же, к 23 ноября 1939 г., было сформировано управление "финского" корпуса Красной Армии (до начала боевых действий успели полностью сформировать лишь одну из двух первоначально запланированных дивизий). Скорее всего, 1 июля 1941 г. советские войска на Западе получили бы приказ выдвинуться к линии границы с тем, чтобы перейти ее 6 июля, с постановкой тогда же боевых задач. Но германское нападение 22 июня 1941 г. направило развитие событий по другому сценарию.

 

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

 

{1}

См.: Суворов В. (Резун В. Б.) Ледокол. Кто начал вторую мировую войну? М.: Новое время, 1992; Он же. День-М. Когда началась вторая мировая война? М.: АО "Все для Вас", 1994; а также авторскую редакцию этих произведений: Суворов В. Ледокол. День-М. М.: ACT, 1994. В начале 1996 г. ТКО "ACT" издало первый том заключительной трилогии: Суворов В. Последняя республика. Почему Советский Союз проиграл вторую мировую войну? См. также статьи, посвященные анализу книг В. Суворова и поднятых им проблем: Хоффман И. Подготовка Советского Союза к наступательной войне. 1941 г.// Отечественная история. 1993. № 4; Борозняк А. И.  22 июня 1941 г.: Взгляд с "той" стороны // Отечественная история. 1994. № 1 (в этой статье дана историография проблемы); Мельтюхов М. И. Споры вокруг 1941 г. Опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечественная история. 1994. № 3; Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? Незапланированная дискуссия. Сб. статей. М.: АИРО-ХХ, 1995; Невежин В. А.  Синдром наступательной войны. М.: АИРО-ХХ, 1997; Hoffman J. Stalins Vernicht ungskrieg 1941-1945. Munchen: Verlag fur Wissenschaften, 1996.

 

{2}Трибуц В. Ф. Балтийцы вступают в бой. Калининград: Книжное изд-во, 1972. С. 29.

 

{3}Это утверждение здравствовавшим тогда Н. Г. Кузнецовым не было подвергнуто сомнению ни в одном из изданий его мемуаров и посмертной публикации рукописи "Крутые повороты" в 1992-1993 гг. в "Военно-историческом журнале". См. также: Кузнецов Н. Г. Накануне. 3-е изд. М.: Воениздат, 1989; Он же. На флотах боевая тревога. М.: Воениздат, 1971; Он же. Курсом к победе. М.: Воениздат, 1975; Он же. Накануне. Главы из книги// Москва. 1988. № 5; Он же. Наши отношения с Жуковым стали поистине драматическими...// Военно-исторический журнал. 1992. № 1. В "Хронологии основных событий жизни, государственной и общественной деятельности Адмирала Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецова", основанной на материалах государственных архивов и личного архива адмирала, называется точная дата этой директивы — 26 февраля 1940 г. (Кузнецов Н. Г. Крутые повороты: Из записок адмирала. М.: Молодая гвардия, 1995. С. 209). Сам Н. Г. Кузнецов в мемуарах отмечает, что позднее, 23 февраля 1941 г., была издана "очень важная директива, нацеливающая командование округов и флотов на Германию как на самого вероятного противника в будущей войне" (Кузнецов Н. Г. Накануне. Изд. 3-е. М.: Воениздат, 1989. С. 359).

 

{4}РГА ВМФ, Отделение ЦВМА, д. 37093, лл. 21-22. Материал предоставлен В. Шломиным.

 

{5}О планах по отправке союзного экспедиционного корпуса в Финляндию и воздействие этих планов на ход и исход советско-финляндской войны см.: Сиполс Б. Я. Тайные документы "странной войны"// Новая и новейшая история. 1993. № 2; Соколов Б. В. Пиррова победа (Новое о войне с Финляндией)// Историки отвечают на вопросы. Вып. 2. М.: Московский рабочий, 1990. С. 291-292.

 

{6}Акт о приеме Наркомата обороны Союза ССР тов. Тимошенко С. К. от тов. Ворошилова К. Е. // Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 14.

 

{7}Ранее мы придерживались на этот счет иной точки зрения, полагая, что Маннергейм и другие сторонники мира на советских условиях спасли Финляндию от неминуемого разгрома после краха Франции. См.: Соколов Б. В. Указ. соч. С. 291-292.

 

{8}Катынское дело // Военные архивы России. Вып. 1. М., 1993. С. 124-126, 127, 160-161.

 

{9}Берия С. Л. Мой отец — Лаврентий Берия. М.: Современник, 1994. С. 354-355.

 

{10}Катынское дело. С. 125, примеч.{10а}Завтра. 1996. № 51. С. 5.

 

{11}Подсчет произведен нами совместно с П. А. Аптекарем по фондам РГВА: ф. 34980, оп. 10, дд. 62, 66-3002, 281, 655, 814, 915, 925, 991, 1003, 1056, 1114. Данные о составе войск, дислоцированных в Прибалтике, см.: Гриф секретности снят. Под ред. Г. Ф. Кривошеева. М.: Воениздат, 1993. С. 126.

 

{12}Подсчет по: Мюллер-Гиллебранд Б. Сухопутная армия Германии. 1933-1945. Пер. с нем. Т. 3. М.: Воениздат, 1976. С. 354-409.

 

{13}Акт о приеме Наркомата обороны... С. 8; Последний доклад наркома обороны СССР К. Е. Ворошилова // Военно-исторический журнал. 1991. № 3. С. 8.

 

{14}Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940 г. //Русский архив: Великая Отечественная. Т. 12 (1). М.: "ТЕРРА", 1993. С. 117.

 

{15}Василевский А. М. Дело всей жизни, 6-е изд. Кн. 1. М.: Политиздат, 1988. С. 100.

 

{16}Готовил ли СССР превентивный удар? // Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 24-29.

 

{17}Там же. С. 27.

 

{18}Гриф секретности снят. С. 126.

 

{19}См.: Оглашению подлежит. СССР-Германия. 1939-1941: Документы и материалы. — Сост. Ю. Фельштинский. М.: Моск. рабочий, 1991. С. 183. Инструкция Риббентропа послу Шуленбургу от 7 мая 1940 г. С. 185.; телеграмма посла Шуленбурга Риббентропу от 10 мая 1940 г.

 

{20}Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. М.: АПН, 1970. С. 171.

 

{20а}Шпион. 1993, №1. С. 71. Почти теми же словами Г. А. Эгнаташвили повторил рассказ о сталинском тосте в беседе с нами 10 декабря 1997 г.

 

{21}Сандалов Л. М. Пережитое. М.: Воениздат, 1966. С. 54.{22}Советские Вооруженные Силы: Вопросы и ответы. М.: Политиздат, 1987. С. 163-167; Жуков Г. К. Указ. соч. С. 196-197.

 

{23}Сталин, Берия и судьба армии Андерса в 1941-1942 гг.{//} Новая и новейшая история. 1993. № 2. С. 60-62.

 

{24}Аптекарь П. Неизвестное войско несуществовавшей страны // Независимая газета. 1994. 25 ноября. С. 4.

 

{25}Сокращенный текст разработки генерал-майора Маркса // Филиппи А. Припятская проблема. Пер. с нем. М.: Издатинлит, 1959. С. 148.

 

{26}См.: Оглашению подлежит. С. 240-289.

 

{27}Директива № 21. Вариант "Барбаросса"// Поражение германского империализма во второй мировой войне. Под ред. Н. Г. Павленко. М.: Воениздат, 1960. С. 200.

 

{28}Директива по сосредоточению войск (План "Барбаросса") // Там же. С. 203, 209.

 

{29}Краткая запись результатов опроса В. Кейтеля //{Расплата}: Третий рейх: падение в пропасть. — Сост. Е. Е.{Щемелева-Стенина}. М.: Республика, 1994. С. 116.

 

{30}Стратегическая разработка Лоссберга // Военно-исторический журнал. 1991. № 3. С. 24.

 

{31}Поражение германского империализма во второй мировой войне. С. 211.

 

{32}Гальдер Ф. Военный дневник. Пер. с нем. Т. 2. М.: Воениздат, 1969. С. 406, 449, 451. Записи от 16 марта, 6 и 7 апреля 1941 г.

 

{33}Поражение германского империализма во второй мировой войне. С. 219.

 

{34}Выдержки из бюллетеня германского Генштаба "Вооруженные Силы Советского Союза по состоянию на 1 января 1941 г." // Сборник военно-исторических материалов Великой Отечественной войны. Вып. 16. М.: Воениздат, 1955. С. 79-80.

 

{35}Советские Вооруженные Силы: Вопросы и ответы. С. 196.

 

{36}Накануне войны. С. 314. Выступление С. А. Калинина.

 

{37}Там же. С. 153. Выступление П. С. Кленова.

 

{38}Там же. С. 339, 340, 363, 365, 367, 368.

 

{39}Советские Вооруженные Силы: Вопросы и ответы. С. 196.

 

{40}См., например, свидетельство бывшего командира взвода В. Дятлова: Комсомольская правда, 1993, 24 июня. С. 3.

 

{40а}Цит. в записи Вс. Вишневского по: Невежин Б. А. Речь Сталина 5 мая 1941 г. // Другая война 1939-1945. М.: РГГУ, 1996. С. 109-110.

 

{40б}Цит. по: Мельтюхов М. И. Указ. соч. С. 10.

 

{40в}Об этом свидетельствует, в частности, письмо рядового К. Франка из 102-й пехотной дивизии от 10 июля 1941 г.: "...4 июня наш полк выступил в поход. Мы не знали, куда направляемся. Первоначально нам было указано направление на Польшу, а затем — Восточную Пруссию. Но 19 июня мы подошли к русской границе. Каждый из нас задавался вопросом, что мы здесь ищем? Начали говорить, что в России нас погрузят и повезут в Ирак, чтобы вместе с русскими ударить под коленки англичанам... 21 июня около 8 часов вечера роту собрали на политическое занятие. Наш ротный сказал о ходе войны с Англией и о международном положении, потом заговорил о нашей работе у русской границы. А в конце занятия наш капитан произнес настоящую речь. Он сказал; "Товарищи! Советский Союз намерен 18 июля напасть на наше Отечество. Благодаря нашему фюреру и его мудрой дальновидной политике мы не будем дожидаться нападения, а сами перейдем в наступление..." В 24.00 мы заняли исходные позиции. Теперь нам указали время начала наступления: 3.05..." (Родина. 1991. № 6-7. С. 28). Более высокие инстанции вермахта получили соответствующие указания несколько раньше. Так, знаменитое "распоряжение о комиссарах" было издано 6-8 июня, а будущий рейхсминистр оккупированных восточных территорий А. Розенберг выступил перед своими сотрудниками Низложением целей Германии в войне против Советского Союза только 20 июня 1941 г. (См.: Преступные цели гитлеровской Германии в войне против Советского Союза. Документы и материалы. — Под ред. П. А. Жилина. М.: Воениздат, 1987. С. 105-110). В СССР же 20 июня 1941 г. был утвержден Главным военным советом проект директивы Главного управления политической пропаганды РККА "О задачах политической пропаганды в Красивой Армии на ближайшее время", где прямо подчеркивалось: "Война непосредственно подошла к границам нашей родины. Каждый день и час возможно нападение Империалистов на Советский Союз, которое мы должны быть готовы предупредить своими наступательными действиями... Опыт военных действий показал, что оборонительная стратегия против превосходящих моторизованных частей никакого успеха не давала и оканчивалась Поражением. Следовательно, против Германии нужно применить ту же наступательную стратегию, подкрепленную мощной техникой... Вся учеба всех родов войск Красной Армии должна быть пропитана наступательным духом... Германская армия еще не столкнулась с равноценным противником, равным ей как по численности войск, так и по их техническому оснащению и боевой выучке. Между тем такое столкновение не за горами" (к этой фразе начальник Управления агитации и пропаганды ЦК Г. Ф. Александров сделал интересное примечание: "Этакой формулировки никак нельзя допускать. Это означало бы раскрыть карты врагу". Мельтюхов М. И. Идеологические документы мая-июня 1941 г. о событиях второй мировой войны (Другая война 1939-1945. С. 77, 99-100). Отправка директивы в войска была сорвана начавшейся войной, однако столь откровенный документ мог быть одобрен к массовому распространению лишь в том случае, если до планируемого советского нападения на Германию остались считанные дни. Если 102-я немецкая пехотная дивизия из центральных районов Германии была отправлена к советской границе 4 июня, т. е. за 18 дней до начала наступления, то с советской стороны, например, 427-й артиллерийский полк, находившийся в районе Шепетовки, т. е. гораздо ближе к границе, двинулся к ней 19 июня, т. е. за 17 дней до предполагаемой даты начала советского наступления — 6 июля 1941 г. (См.: Лотман Ю. М. Не-мемуары // Лотмановский сборник. Вып. 1. М.: Гарант, 1995. С. 11-13).

 

{41}См.: Бобылев П. Н. Репетиция катастрофы // Военно-исторический журнал. 1993. №№ 6, 7, 8.

 

{42}Там же. 1992. № 2. С. 21-22.

 

{43}Там же. № 1. С. 24-25.

 

{44}Там же. № 2. С.18-20.

 

{45}Там же. С. 39.

 

{46}Подсчет по: Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. Т. 3. С. 354-409; Поражение германского империализма во второй мировой войне. С. 213-222; Безыменский Л. Особая папка "Барбаросса". М.: АПН, 1972. С. 300-301.

 

{47}Подсчет по: Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. Т, 2. М.: Издатинлит, 1958. С. 152, 206-208, 257-264; Т. 3. С. 354-409; Поражение германского империализма во второй мировой войне. С. 213-222.

 

{48}Подсчет по: Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. Т. 3. С. 354-409.

 

{49}Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17-18.{49а}Оглашению подлежит. С. 307-308. Телеграмма МИД Германии послу Шуленбургу от 22 февраля 1941 г.

 

{50}Там же. С. 21-22.

 

{51}Золотов Н. П., Исаев С. И. Боеготовы были... // Военно-исторический журнал. 1993. № 11. С. 75-77.

 

{52}Оценка по: Военно-исторический журнал. 1992. № 1. С. 27 (где отмечено, что в 159 полках было 6422 самолета); № 2. С. 22; Советские Вооруженные Силы: Вопросы и ответы. С. 218.

 

{53}См.: Хоффман И. Указ. соч. С. 20; Мариничев В.  На небе не найдешь следа // Нева. 1989. № 6.

 

{54}Мюллер-Гиллебранд Б. Указ. соч. Т. 3. С. 19.

 

{55}Греффрат О. Война в воздухе // Мировая война 1&39-1945. Пер. с нем. М.: Издатинлит, 1957. С. 471.

 

{56}Типпельскирх К. История второй мировой войны. Пер. с нем. М.: Издатинлит, 1956. С. 169. Сравнительные тактико-технические характеристики советских и немецких танков и самолетов см.: Сандалов Л. М. Первые дни войны. М.: Воениздат, 1989. С. 63-66; Бабаджанян А. X. Дороги победы. М.: Молодая гвардия, 1972. Вклейки-приложения — "Танки второй мировой войны" между сс. 160-161 и 224-225; Мариничев В. Указ. соч. о 182-186; Яковлев А. С. Советские самолеты. Изд. 4-е. М.: Наука, 1982. С. 41, 110, 153; Шмелев И. П. История танка 1916/1996. М.: Техника — молодежи. 1996.

 

{57}Советские Вооруженные Силы: Вопросы и ответы. I. 218; Жуков Г. К. Указ. соч. С. 201. ".

 

{58}Выдержки из бюллетеня германского Генштаба "Вооруженные Силы Советского Союза"... С. 77.

 

{59}Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 17.

 

{60} Данилов В.Д. Готовил ли Сталин нападение на Германию? // Поиск. 1994. № 24. С. 15. Не исключено, что в фондах Центрального архива Министерства обороны сохранился лишь черновик документа, а машинописный беловик был представлен Сталину. Тогда этот беловик можно попытаться найти в фондах Президентского архива, если он, конечно, существовал и не был уничтожен еле начала войны.

 

{61}Алданов М. Пилсудский // Алданов М. Портреты. М.: Новости, 1994. С. 374.

 

{62}Мерецков К. А. На службе народу, 2-е изд. М.: Политиздат, 1971. С. 177-178.

 

{63}Конев И. С. Записки командующего фронтом. М.: Воениздат, 1991. С. 538-539.

 

{64}См.: Бобылев П. Н. Указ. соч.

 

{64а}Военно-исторический журнал. 1993. № 8. С. 83.

 

{65}О дезинформационных мероприятиях, имитирующих подготовку вторжения на Британские острова и представляющих развертывание на Востоке как маскировку такого вторжения. См.: Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 626-627, по указателю операции "Хайфиш" и "Хайфиш II" и план "Гарпун"; Поражение германского империализма во второй мировой войне. С. 210.

 

{66}Вишлев О. В. Почему же медлил Сталин в 1941 г.? // Новая и новейшая история. 1992. № 2. С. 78, 82-83.

 

{67}Скрытая правда войны: 1941 год. Сост. Н. Н. Кнышевский, О. Ю. Васильева и др. М.: Русская книга, 1992. С. 350-351.

 

{68}Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 534, 536, 574. Записи от 19 и 20 мая и 13 июня 1941 г.

 

{69}Киселев В. Н. Упрямые факты начала войны // Военно-исторический журнал. 1992. № 2. С. 14-15.

 

{70}Сталин, Берия и судьба армии Андерса в 1941-1942 гг. С. 62.

 

{71}Потапов А., Гладышев П. Огненный путь. Алма-Ата: Казахстан, 1980. С. 4.

 

{72}Мерецков К. А. Указ. соч. С. 202.

 

{73}См.: Бобылев П. Н. Указ. соч. № 7. С. 16-17; № 8. С. 28-29.

 

{74}См.: Киселев В. Н. Указ. соч. С. 15.

 

{75}Данилов В. Д. Указ. соч. С. 15.{75а}Жуков Г. К. Указ. соч. 12-е изд. М.: Новости, 1995. Т. 1. С. 305, 373.

 

{76}Киселев В. Н. Указ. соч. С. 15.

 

{77}Киселев В. Н. Указ. соч. С. 15.

 

{78}Данилов В. Д. Указ. соч. С. 15.

 

{79}Сандалов Л. М. Первые дни войны. С. 106. Здесь говорится, что 22 июня командование Западным фронтом и Генштаб ввели в действие схему "Гроза" (общая мобилизация).

 

{80}Мельтюхов М. Я. Указ. соч. С. 12, 17.

 

{81}Данилов В. Д. Указ. соч. С. 15.

 

{82}"Мне было приказано быть спокойным и не паниковать" // Неизвестная Россия. XX в. Вып. 2. М.: Историческое наследие, 1992. С. 101.

 

{83}Некрич А. М. Дорога к войне // Огонек, 1991, .№ 27. С. 8.

 

{84}Стратегическая разработка Лоссберга. С. 24-25.

 

{85}Троцкий Л. Д. Как вооружалась революция. Т. 3. Кн. 2. М.: Госиздат, 1925. С. 256-257.

 

{86}См.: Вишлев О. В. Указ. соч. С. 86; Гальдер Ф.  Указ. соч. Т. 2. С. 579. Запись от 20 июня 1941 г.

 

{86а}Кузнецов Н. Г. Крутые повороты. С. 76-77.

 

{86б}Там же. С. 47-48.

 

{86в}Там же. С. 49.

 

{86г}Там же. С. 46. В другой своей мемуарной книге бывший нарком ВМФ высказал мнение, что Сталин переоценивал истинную степень боеготовности советских войск (См.: Кузнецов Н. Г. Накануне. М.: Воениздат, 1966. С. 323-324). По мнению Кузнецова, 5 мая 1941 г. "высказавшись за вероятность войны, Сталин думал, что все высокие начальники, от которых это зависело, примут надлежащие меры" (Правда. 1991. 20 июля).

 

{86д}Кузнецов Н. Г. Крутые повороты. С. 51.

 

{86е}Известия ЦК КПСС. 1990. № 2. С. 208-209. Известный авиаконструктор А. С. Яковлев вспоминал, что накануне принятия этого постановления, в конце мая или начале июня, руководителей ВВС и наркомата авиапромышленности вызвали в Кремль по вопросам маскировки. Совещание будто бы созвали из-за письма "от одного летчика о том, что у самой границы наши лагеря выстроились как на параде: поставили белые палатки рядами, так что сверху они ясно видны". В трехдневный срок от участников совещания потребовали предложений о маскировке самолетов (Яковлев А. С. Цель жизни. Изд. 3-е. М.: Политиздат, 1973. С. 238-239). Характерно, что Постановление в первую очередь — уже к 1 июля 1941 г., требовало полностью замаскировать злосчастные палатки, которые действительно облегчили задачу люфтваффе 22 июня. Несомненно, пренебрежение к вопросам маскировки было свойственно Красной Армии, и уже один этот факт доказывает, как плохо на самом деле готовились в 1941. г. к боевым действиям. Это, однако, не означает отсутствия агрессивных намерений, а только неспособность провести их в жизнь в соответствии с положениями военной науки.

 

{87}Гальдер Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 403. Запись от 17 марта 1941 г.

 

{87а}Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. М.: Гея, 1996. С. 137-138.

 

{88}Гуров А. Боевые действия советских войск на юго-западном направлении в начальном периоде войны // Военно-исторический журнал. 1988. № 8. С. 38-39.

 

{89}Мельников С. И. Маршал Рыбалко, 2-е изд. Киев: Политиздат Украины, 1984. С. 50-51.

 

{90}Мариничев В. Указ. соч. С. 186; История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945; в 6 тт. Т. 1. М.: Воениздат, 1961. С. 476.

 

{91}Семенов А. Ф. На взлете. М.: Воениздат, 1969. С. 125.

 

{92}Меллентин Ф. Танковые сражения 1939-1945 гг. Пер. с англ. М.: Издатинлит, 1957. С. 148, 244-249.

 

{93}См.: Воробьев Ф. Д., Паротъкин И. В., Шиманский А. Н. Последний штурм (Берлинская операция 1945 г.). 2-е изд. М.: Воениздат, 1975. С. 402. В Берлинской операции плотность достигала 148-270 орудий и минометов на 1 км фронта.

 

{94}Оперативная плотность и соотношение сил на направлении главного удара противника см.: Курская битва (Под ред. И. В. Паротькина. М.: Наука, 1970. С. 486.)

 

{90}Еременко А. И. Год 1945: "Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены..." // Военно-исторический журнал. 1994. № 7. С. 20.

 

{96}О роли ленд-лиза в советских военных усилиях см.: Sokolov Boris V. Lend-Lease in Soviet Military Efforts, 1941-1945 — The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 7. September 1994. No 3.

 

{97}РГВА, ф. 34980, on. 5, д. 2, лл. 2-6. Сообщено П. А. Аптекарем.

Дальше

13.12.2012